— Продав статуи из пещеры в Америку за десять тысяч долларов, я думаю, можно было бы обзавестись неплохим автомобилем. Я начал ему со смехом объяснять, а затем изо всех сил доказывать, что открытые мной скульптуры медведя и львов сделаны из глины и их невозможно переправить куда-либо, что они все еще находятся в пещере, и, кроме того, еще в 1923 году я первый просил, чтобы их объявили национальными историческими памятниками. Однако я вскоре понял тщетность моих попыток убедить собеседника. Мне пришлось смириться с тем, что в глазах этого корыстолюбивого крестьянина я навсегда останусь искателем сокровищ, занимающимся их перепродажей, и утешиться мыслью, что мой уважаемый коллега по первобытной истории граф Сен-Пьер тоже слыл человеком, продавшим за большие деньги и тоже в Америку статуэтку из мамонтовой кости, известную под названием Леспюгская Венера, которую знаменитый ученый открыл в 1922 году в пещере Леспюг, неподалеку от Монтеспана, и которую он великодушно передал в дар музею в Сен-Жермене. Чтобы покончить с «темными историями» этой главы, но, разумеется, не исчерпав эту неисчерпаемую тему, расскажу еще последний анекдотический случай, имеющий одно единственное достоинство, что он заставит нас подняться из подземного мира, в который читатель все время погружался на страницах этой книги, и вновь вернуться на поверхность земли. Эта история о лифте, или о подъемнике. В марте 1946 года меня пригласили приехать в Париж прочесть лекцию, и я не без колебаний и страха спустился в гигантское, запутанное подземелье, переполненное всяческими ловушками, каким является метро. Будучи истым провинциалом, живущим на опушке леса в общении с природой, в восьмистах километрах от столицы, куда приезжаю лишь изредка, я опасаюсь этой колоссальной мышеловки, где многочисленные западни вроде дверок, открывающихся только в одну сторону, автоматически захлопывающихся дверей и всяких механических лестниц превращают подземные коридоры в подобие аттракционов Луна-Парка, в которых, суетясь и толкаясь, циркулируют тысячи несчастных человеческих существ, снующих, спешащих и сдавленных со всех сторон. Заняв наконец место в одном из поездов метро, стоя в углу вагона, куда меня загнала и зажала толпа, я обдумывал, как лучше использовать время и как утрясти расписание, оказавшееся очень неудобным: в девятнадцать часов тридцать минут у меня был назначен обед со спелеологами у одного друга, а в двадцать один час — лекция в зале Плейль на другом конце Парижа. Надеясь преодолеть все препятствия и избежать ошибок в маршруте, которые могли бы задержать меня и заставить опоздать на трапезу и беседу, я внимательно следил за проезжаемыми станциями, названия которых понятны парижанам, но мало дают для понимания топографии города приезжему. Я едва успеваю бросать рассеянные взгляды на целые километры мрачных и неживописных туннелей, по которым быстро мчался, покачиваясь на рельсах, наш ярко освещенный поезд. Наконец последняя пересадка, последний бросок через путаницу дверей и лестниц, и наконец моя последняя станция. Еще несколько шагов, и я выхожу на свет, или по крайней мере на свежий воздух, так как уже наступил вечер. Кидаю взгляд на визитную карточку, чтобы еще раз проверить название улицы и номер дома, где меня ждут, и устремляюсь по указанному адресу. К счастью, в конце концов я добираюсь, не заблудившись, однако сильно устав, так как пришлось большой кусок пройти пешком, а я уже с утра на ногах как одержимый. Привратница мне объясняет: «Восьмой этаж, дверь направо». Восьмой этаж, черт его побери! Не очень-то я люблю и другого представителя парижской «фауны», носящего название «подъемник». Мирный вид и кажущаяся простота конструкции не помешали этим машинам сыграть со мной уже не одну гнусную шутку, и я не намерен постоянно служить козлом отпущения, застряв между этажами, и разыгрывать взывающего о помощи потерпевшего кораблекрушение. Как к пугливой верховой лошади, осторожно подхожу к клетке для этого животного и вижу, что она пуста: птичка вылетела, у нее свои дела! Пустить в ход подъемник нетрудно, я уже достиг этой степени цивилизации, чем втайне горжусь, но вызвать его, обуздать, заставить остановиться у моих ног мне всегда кажется чем-то слишком смелым, почти дерзостью. Я всегда боюсь увлечь вместе с собой какого-нибудь разгневанного пассажира или увидеть, как он с грохотом падает сверху вниз. Короче, раз подъемника не оказалось (значит, у него есть веские причины быть не на месте), я быстро, чтобы никто не видел, что не умею обращаться с подъемником, начинаю подниматься по лестнице пешком. На ходу я для верности считаю этажи, но вскоре прихожу в замешательство, не зная, считать или не считать антресоль, и сбиваюсь со счета. Но я утешаю себя, говоря, что я ведь не в Нью-Йорке, а всего лишь в Париже и, дойдя до восьмого или девятого этажа, непременно упрусь в крышу! Рассуждая с самим собой и преодолевая пролет за пролетом, я замечаю, что меня ни разу не обогнал и не попался мне навстречу подъемник. Не найду ли я его насмешливо стоящим на восьмом этаже? А может быть, он находится на ремонте или его совсем убрали? Откуда мне знать? Уф! Наконец добираюсь до последнего этажа. Звоню — дверь тотчас же открывается, и мой коллега Раймонд Гашэ, президент Парижского спелеоклуба, протягивает мне приветливо руку. — А почему вы не поднялись в лифте? — спрашивает он. — Ах, да, подъемник… то есть я… Сейчас объясню… — Все понятно, — останавливает он меня. — По-видимому, вы его просто не нашли? — Да, вот именно это я и хотел сказать. Я сразу же понял, что его нет на месте. Давно ли вам приходится обходиться без него? Взрыв хохота, последовавший за моими словами, привел в полное замешательство того, кто хотел показаться таким уверенным в себе. — Но он на месте, — объяснил наконец хозяин. — Он совершенно на месте, но, можете утешиться, это случилось не с вами первым, его довольно трудно заметить. Подъемник весь сделан из стекла без обшивки и крыши. Нечто вроде аквариума. Внизу вы прошли мимо, не заметив его. «Черт бы побрал эти современные подъемники-невидимки!» — подумал я про себя. Но мы уже перешли в гостиную, затем в столовую, и обед прошел очень оживленно. Мы были здесь среди спелеологов, и во время обеда только и было разговоров, что о предполагаемой экспедиции в Хенн-Морт, в которую я до этого уже спускался с несколькими спутниками, несмотря на отсутствие нужного оборудования и на то, что в этой пропасти много полноводнейших ледяных водопадов. В следующей экспедиции Парижский спелеоклуб, имеющий крепкий коллектив спелеологов и прекрасные материальные средства, собирался принять участие и попытаться спуститься как можно ниже в эту страшную пропасть. Очень холодные и сложные водопады — главное препятствие в предстоящей экспедиции, и они были гвоздем всех разговоров, причем каждый предлагал непромокаемую одежду, более или менее хорошо продуманную, чтобы защититься от мучительных и опасных душей. Но стрелки часов идут неумолимо, и зал Плейль уже открыл двери для лекции, которую мне предстояло начать читать ровно в двадцать один час. Я собрался уходить одним из первых вместе с еще тремя товарищами, в том числе одной дамой, действительным членом спелеоклуба. Мы подошли к выходной двери квартиры. Другие гости тоже собрались уходить, не задерживаясь. Мы оказываемся все вместе на лестничной площадке, но знаменитый подъемник, хотя и невидимый, все же не резиновый, и нам придется спускаться в нем по четверо. Он и в самом деле почти невидим. Бесшумно, почти незаметно, он осторожно подходит, чтобы забрать нас. Внимательный и любезный хозяин закрывает за нами двери подъемника и перегибается через перила, чтобы пожелать нам приятного вечера. Благодаря отсутствию крыши у подъемника мы можем обмениваться с нашим собеседником улыбками и веселыми замечаниями, и вдруг посреди приятного, тихого и плавного спуска, когда мы в последний раз вспоминаем предмет наших мечтаний — Хенн-Морт, — происходит нечто столь неожиданное, что сначала я думаю, что мне просто показалось, будто я нахожусь под каскадами пиренейской пропасти. Но резкий возглас моей соседки, протесты и громкая ругань моих спутников показывают мне, что я не сплю: сверху на нас льется холодная вода, а наш друг хозяин, встряхивая своей пышной шевелюрой, продолжает кропить нас водой! Мы, пленники аквариума, продолжаем спускаться, а с восьмого этажа доносится голос, а за ним лукавый хохот: — Потренируйтесь-ка до лета, до спуска в Хенн-Морт! Через полчаса с еще мокрым пристежным воротничком и отворотами куртки я выхожу на эстраду читать лекцию в зале Плейль. На почетных местах в первом ряду, как раз у моих ног, расположилась и хитро на меня поглядывает та самая компания, которая была повинна в моем недавнем душе. Тут я решаю, что могу неплохо отомстить: рядом со мной на столе для лектора стоит графин с водой и стакан, мне стоит лишь протянуть руку. Увы, я всегда был слишком робким и не посмел сделать этого жеста отмщения. XXXVI Исследователь Может показаться странным, что, после того как я столько говорил о себе, о своих поступках, своей деятельности, приключениях, открытиях и исследованиях, о своих выступлениях и взглядах, я посвящаю себе еще одну главу, на этот раз своим физическим данным. Это может стать навязчивым, даже просто невыносимым. Я знаю и никогда не забываю, что местоимение «я» надоедливо, и позволяю себе злоупотреблять им только в свете уже процитированного, заимствованного у Стендаля высказывания, написавшего в «Воспоминаниях эгоиста»: «Я совершенно убежден, что лишь полнейшая искренность может заставить читателя забыть вечное выпячивание автором своего «я». Главное — мне хочется дать совет и ободрить тех многочисленных юношей, которые пишут мне, спрашивая, какими физическими данными надо непременно обладать, чтобы преуспеть в спелеологии, и какие упражнения помогут стать хорошим спелеологом? Вероятно, мои юные корреспонденты представляют себе меня гигантом «могучим и грозным, перед которым ничто не может устоять», нечто среднее между подземным Тарзаном и Самсоном, сокрушающим встречающиеся на его пути колонны, или Сизифом, катающим огромные камни! Мне легко в это поверить, так как часто, встречаясь с незнакомыми людьми, я читал в их глазах удивление и разочарование, и не менее часто мне говорили: «Как странно! Я-то думал, вы человек высокого роста и крепкого сложения…» Затем, как правило, фраза повисала в воздухе, но я мог бы ее продолжить, не рискуя ошибиться: «А на самом-то деле вы… такой, как вы есть!» Но вернемся к моим действительным данным и сообщим, к разочарованию многих, но к счастью для меня, что мой рост всего один метр шестьдесят шесть сантиметров, вес шестьдесят шесть килограммов. К счастью, сказал я: ведь лишние десять сантиметров роста и десять килограммов веса становятся под землей препятствием. Что касается тех, чей рост метр восемьдесят и кто обладает соответственно большим весом, то заниматься спелеологией им трудно, даже мучительно, так как им будет очень неловко в узких маленьких лазейках. Скромный рост 1 метр 66 сантиметров (скажем, средний рост, ибо средний рост француза составляет 1 метр 65 сантиметров) я приобрел не сразу. Я рос до двадцати двух лет. Ребенком я был слишком мал для своего возраста, всегда был самым маленьким в классе, что было для меня источником многих обид. Каждый раз, когда дома кто-нибудь упоминал о моем маленьком росте по сравнению с братьями, рост которых был 1 метр 76 и 1 метр 77 сантиметров, мой отец (его рост — 1 метр 71 сантиметр) говорил, смеясь: «Этому никогда не стать артиллеристом!» (В те времена, чтобы двигать пушки и управляться с ними, нужны были «силачи».) Теперь пушки несравненно больше и тяжелее, но управлять ими стало легче. И, несмотря на отцовское предсказание, я как раз стал артиллеристом! Из спелеологов, которые помещаются под планку антропометра, не поднимая ее выше 1 метра 65 сантиметров, я хочу назвать моих непосредственных коллег — Гатте, Дельтейля и моего сына Рауля. А как не вспомнить, что рост моей матери, жены и четырех дочерей колебался в пределах от 1 метра 52 сантиметров до 1 метра 57 сантиметров. Не могу не упомянуть также моего коллегу Рене Жана, великолепного спелеолога из Карпентра, точного роста которого я не знаю, но часто я бывал свидетелем того, как он пролезал не хуже крысы в ходы и трещины, куда никто не мог за ним последовать. В некоторые особенно сложные и узкие лазейки я отправлял младшего брата Марсиаля, пока он был меньше меня. Также, будучи «противоестественным отцом», я использовал маленький рост собственных детей, когда они были еще совсем юными. Они прекрасно — с большой охотой и преданностью — справлялись с подобными ответственными заданиями, для которых были незаменимы. Они не уступили бы своего места за полцарства! Из спелеологов, маленький рост которых ставил их в выгодное положение, самым «большим» был Э. А. Мартель — 165 сантиметров. Небольшого роста, но хорошо сложенный, он держался очень прямо, двигался быстро и решительно. Короткая вьющаяся бородка подчеркивала энергичное выражение лица. У Мартеля были правильные черты лица, четко выделялась линия профиля, которую, казалось, лучше всего было определить как профиль «исследователя и завоевателя»; обращали на себя внимание трепещущие ноздри, но больше всего запоминались ясные голубые глаза, которые, по прелестному выражению моей жены, «позволяли ему даже в самых глубоких и темных пропастях всегда нести с собой куcочек голубого неба». Эти спокойные и порой мечтательные глаза смягчали своим добрым выражением резкость профиля. В изгибе губ таилось что-то лукавое, чуть-чуть насмешливое: ведь Мартель часто бывал очень весел и остроумен. Мартель обладал совершенно удивительной способностью видеть и запоминать местность. Там, где он прошел, редко кому удавалось после него открыть что-нибудь новое. У него был орлиный взгляд, и ничто не ускользало от его внимания. Даже при очень беглом осмотре или исследовании, проведенном в тяжелейших условиях при плохом освещении, каким пользовались в те времена, он делал очень точные зарисовки и давал подробные описания. Насколько точно и верно он запоминал места, пройденные им хотя бы однажды, было как-то продемонстрировано в гроте Демуазель около Ганж в департаменте Эро. Через сорок три года после исследований Мартеля этот грот оборудовали для туристов с редкой роскошью: фуникулер, искусственный вход в виде туннеля, великолепная высокая терраса из армированного бетона, головокружительные лестницы, художественно оформленное освещение и т. д. Работы были закончены, и грот открыт для публики. Вдруг спохватились, что Мартель когда-то сообщал о существовании в этой пещере естественного двадцатипятиметрового колодца, которого никто не заметил во время производства этих сложных и длительных работ. Попытались отыскать колодец, но безуспешно. Тогда написали самому Мартелю с просьбой указать местонахождение колодца более подробно. Мартель ответил и точно указал место, где находится узкий вход в этот колодец. Однако его все же не смогли отыскать и решили, что со времени первого исследования могло произойти опускание почвы или обвал, которые и закрыли вход в колодец. Вновь написали Мартелю, уверяя его, что никаких следов колодца не осталось и что, возможно, он спутал эту пещеру с какой-нибудь другой. Мартель ответил совершенно категорически, что колодец существует, что он сам в него спускался и, конечно, смог бы его отыскать, если бы вновь попал в пещеру. Исследователи начали обыскивать всю пещеру в надежде найти колодец в другом месте, считая, что за столько лет воспоминания Мартеля могли потерять точность. Были и более решительные и обидные предположения. Время шло, «дело о колодце» положили на полку, если не забыли, и вот через три года в том самом месте, на которое указывал Мартель, один спелеолог, сунув голову за завесу из сталактитов, несколько отступающую от стены, обнаружил наконец вход в знаменитый колодец, которого так долго не могли найти. Мартеля очень позабавила эта любопытная история. Но что самое удивительное — он был близорук. Правда, близорукость его была незначительной, однако ему приходилось носить очки. И знаменитый исследователь мира мрака, проделавший столько акробатических номеров на веревках и веревочных лестницах, всегда под землей и на земле носил на шее старомодное пенсне на черном шнурке. У нас с моим учителем был общий для исследователя недостаток, и однажды мы с ним имели случай обсудить сравнительные преимущества и недостатки пенсне, к которому он питал большое пристрастие, и очков, которыми я всегда пользовался. «Как вам удается протирать стекла, когда они заляпаны глиной, запотели, забрызганы грязью, а руки перепачканы землей?» — спросил он. Заметив мое замешательство, поскольку я довольно часто испытывал такого рода затруднения, он взял свое пенсне и, к моему великому удивлению, провел языком по стеклам, заявив: «Вот так! Не надо колебаться, поскольку под землей часто язык — единственная чистая вещь, которую вы имеете при себе!» Мне это никогда не приходило в голову, но он был прав, и с тех пор я ничего другого для протирки очков и компаса не употребляю. После отступления, посвященного Мартелю, поскольку никогда не надоедает говорить о таком человеке, каким был он, вернемся к нашим соображениям о росте спелеологов. Мне бы не хотелось, чтобы мое выступление создало впечатление, что рост, скажем, выше метра семидесяти не оставляет никаких надежд на занятие спелеологией. Я очень далек от такого категорического заявления, поскольку встречал среди спелеологов людей высокого роста: Феликс Тромб, Макс Козине, Жозе Бидеген, Марсель Лубан и многие другие. Но я видел, как трудно им приходилось в узких извилистых ходах, не представлявших особых трудностей для людей маленького роста, и я даже видел, как они признавали себя побежденными, ибо не могли преодолеть особенно узкие лазы. Все же у людей большого роста есть также ряд преимуществ: например, они могут дотянуться до зацепки или достать до противоположной стены и сделать «шпагат» между стенами, расположенными слишком далеко друг от друга для человека маленького роста. Итак, перестанем противопоставлять людей большого и маленького роста и скажем, что под землей, и не только под землей, преимущества будут на стороне людей проворных и ловких. Негибкость, врожденная неловкость, невнимательность, безответственность, безрассудная отвага — самые большие враги спелеолога, представляющие опасность как для него самого, так и для его товарищей. В исключительных и необычных условиях пещер и пропастей необходимо постоянно быть начеку и обладать способностью рефлекторно молниеносно реагировать на любые неожиданности. Ловкий и опытный спелеолог инстинктивно не поставит ногу на готовый сорваться камень, он не схватится за сомнительную или трухлявую опору, никогда не остановится без особой надобности в опасном месте на дне колодца, где любое движение может вызвать камнепад. Мы не будем рассматривать всевозможные случайности такого рода, к тому же, конечно, бывают неотвратимые несчастные случаи, такие, как поломка снаряжения, обвалы, внезапные сильные паводки, перед которыми отступает и оказывается беззащитным даже самый опытный человек. Но, повторяю, ловкость, хладнокровие и решительность — основные качества, необходимые подземному исследователю. Приведу несколько примеров. В 1946 году Марсель Лубан решил воспользоваться для спуска в колодцы Хенн-Морт водонепроницаемым комбинезоном, от которого очень неприятно пахло, но который, по-видимому, действительно не промокал. Он спускался по электроновой лестнице, которую нам удалось подвесить несколько в стороне от водопада, так что, хотя брызги долетали до нее, лестница все же не была залита водой, как в прошлые разы. Внезапно пламя ацетиленовой лампы, висевшей на поясе Лубана, лизнуло комбинезон, который немедленно воспламенился. Лубан тотчас же оценил опасность и рефлекторно качнулся под струю водопада, сразу потушив огонь. Впервые подземный водопад принес пользу! Хладнокровие и правильная реакция спасли тогда Лубану жизнь. В 1951 году доктор Мерей (который через год так героически вел себя в пропасти Пьер-Сен-Мартен во время несчастного случая, стоившего жизни Марселю Лубану) оказался вместе с шестью товарищами в одной из пещер Юры, когда внезапно начался подземный паводок. В отряде возникла паника, и все бросились бежать, пытаясь перегнать подъем воды и добраться до выхода из пещеры, но шестерых из семи членов отряда вода настигла, и они утонули. Доктор Мерей постарался сохранить хладнокровие и решил остаться на месте, там, где свод был повыше и, кроме того, образовывал нечто вроде выемки. Его расчеты могли не оправдаться, поскольку вода дошла ему до плеч и, кроме того, ему все время приходилось бороться с бурным течением. Вода отступила только через двадцать семь часов. Мерей совершенно обессилел от холода и усталости, но продолжал бороться с водой и «устоял». Он уцелел в этой катастрофе, причем единственный из всего отряда. Лично со мной никогда не случалось особенно страшных происшествий, и я отделывался всего несколькими царапинами, шишками и неприятными переживаниями, которые относятся к неизбежным «профессиональным опасностям» спелеологии. Но я очень хорошо понимаю, что во многих случаях избег критических ситуаций только благодаря быстроте реакции, превращавшей в пустую тревогу то, что могло стать катастрофой. Последний раз подобный случай произошел со мной в 1960 году, когда мне уже шел шестьдесят третий год. Вместе с дочерью Раймондой и Жерменом Лабатю мы поднимались в вертикальную карстовую шахту, а это одна из труднейших задач в спелеологии. Мы поднялись уже метров на двадцать и достигли балкона, на минуту собрались на нем, чтобы продолжить подъем. Обвязавшись по поясу нейлоновой веревкой, я уже приготовился к трудному скалолазанию по стене почти без уступов. Мне удалось подняться на пять-шесть метров, и я оказался как раз под каменистым выступом величиной с хорошую тыкву. Если бы мне посчастливилось дотянуться и закрепиться на этой посланной мне судьбой удобной приступке, дальнейший подъем оказался бы гораздо легче. Осторожно, почтительно, как и подобает, я касаюсь рукой этой шишки, ударяю по ней ладонью, потом кулаком, пытаюсь ее расшатать, но она держится прочно и составляет единое целое со скалой. Значит, я могу на нее положиться. Схватив ее обеими руками, я пытаюсь подтянуться, чтобы ступить на нее ногами. В этот момент камень отрывается, как спелый плод, и я падаю вместе с ним, под ним! Раймонда и Лабатю застыли от ужаса в ожидании несчастья: я спиной падаю на пол, ощетинившийся острыми камнями, а на меня летит двадцатипятикилограммовый камень, который, конечно, меня сейчас раздавит. Падение действительно произошло, и несколько секунд я, оглушенный, пролежал неподвижно на земле, но за короткое время моего падения я успел выиграть игру. Мне удалось в воздухе без точки опоры отклониться назад, чтобы камень упал не на меня, а передо мной. Я не могу объяснить этот маневр, по-видимому, это какое-то движение в пояснице, подобное переворачиванию кошки, которая всегда умудряется падать на лапы, в каком бы положении ее ни бросили. По-моему, только прыжки в воду с высоты и прыжки на лыжах, которыми я в свое время занимался с большим рвением, способны развить умение менять положение в воздухе. Во всяком случае оба свидетеля этой сцены были поражены, когда с большим облегчением увидели, что я приземлился гораздо лучше, чем «стартовал». А когда мы подняли камень, чтобы прикинуть его вес, то заметили, что лежащая на земле нейлоновая веревка перебита в трех местах. Кроме необходимых физических качеств и решительности следует также упомянуть об известных эмоциональных состояниях, безусловно связанных со страхом, от которого не избавлен ни один спелеолог и который выражается как неподдающееся рассудку смутное волнение, ощущаемое накануне или за несколько часов до начала серьезного исследования. Мартелю была хорошо знакома тягостность этих переживаний. Он, на счету которого были сенсационные подвиги, требующие особенной отваги, так как он действовал в совершенно неизведанной области, куда никто до него не отваживался проникать, очень страдал от излишней чувствительности и нервной возбудимости. Он, никогда не отступавший перед опасностью и даже искавший ее, можно сказать, всю жизнь, накануне и даже на следующий день после некоторых экспедиций переживал страхи, кошмары и ужасы, и это делает его опаснейшие исследования еще более достойными уважения. По свидетельству членов семьи Буше, содержателя гостиницы в Лик-Атерей, в которой Мартель останавливался, чтобы быть в самом сердце Страны Басков, во время своих кампаний 1908 и 1909 годов, ученый, уходивший на заре и возвращавшийся к вечеру совершенно обессиленный, по ночам спал очень плохо. Каждый день он спускал свои лестницы и веревки в страшные пропасти под канонадой камней. Каждый вечер он от этого терял сон. Каждое утро он вновь храбро шел на приступ. Два обстоятельства особенно сильно беспокоили его: шум фонтана, бьющего в бассейне перед гостиницей, и топот мулов, стойло которых находилось в нижнем этаже дома. Он нашел средство борьбы с фонтаном: по вечерам он прикреплял к крану матерчатый мешочек, который разбивал струю и делал ее бесшумной. Он попытался также обернуть тряпками копыта беспокойных мулов, но животные быстро от них освобождались, и Мартелю пришлось переехать в самую отдаленную комнату, но, даже несмотря на это, до него продолжал доноситься глухой и назойливый топот. Через сорок лет я остановился в той же гостинице у Буше вместе с врачом-астронавтом и бельгийским спелеологом Максом Козинсом, и мы почти ежедневно спускались по следам Мартеля в пропасти, находившиеся в лесах Хейль и Кагуэт. Во время этих походов много раз при различных условиях Козине выказывал исключительное хладнокровие и удивительную уравновешенность. Но больше всего мое удивление он вызвал в гостинице, и я почувствовал к нему настоящую зависть, когда он спокойно сказал мне: «Сегодня после обеда я пойду посплю у себя в комнате перед завтрашним походом». В отношении нервов и бессонницы я очень похож на Мартеля, и это спокойное заявление и уверенность в возможности поспать «впрок» привели меня в полный восторг. — Но как же вам удается засыпать по команде? — спросил я. — Для этого достаточно приказать мозгу и нервам, — ответил он. — Надо только уметь полностью себя контролировать. Не обладал этим «полным контролем» мой друг Жермен Гатте, так же как и я, и мы с ним составляли пару спелеологов нервной конституции, вечно соревнуясь друг с другом и подсчитывая, кто из нас меньше спал и раньше встал! В 1939 году мы договорились вдвоем спуститься в пропасть Мартеля в Арьеже, которую мы открыли и исследовали вместе с моей женой в 1934 году. Накануне мы поднялись в барачный поселок горняков, расположенный на высоте двух тысяч метров недалеко от пропасти. Мы обеспечили себя носильщиками, которые должны были донести наше снаряжение до края пропасти и оказать нам некоторую помощь при спуске в первый колодец. Зная, что впереди трудный день, мы решили лечь пораньше и отправились спать в девять часов вечера, но это оказалось лучшим способом совсем лишиться сна. Нас поместили в уютной комнатушке с электрическим радиатором, перед которым мы развесили одежду, вымокшую под разразившейся в горах грозой. Постели, по правде сказать довольно жалкие, состояли из множества одеял, что на такой высоте было очень кстати. Макс Козине или любой нормальный спелеолог спал бы здесь как сурок. Но, увы, это никак не относилось к нам. В те времена пропасть Мартеля считалась (и продолжала еще считаться в течение десятилетия) самой глубокой пропастью Франции. Я припомнил трудности и подстерегавшие нас опасности, которые мы встретили когда-то с Элизабет. Я знал, что в одном месте нагромождение камней может обрушиться, как это уже однажды случилось при нашем походе. Я не был особенно уверен в одной из веревок, на которой можно было заметить признаки износа, и представил себе один каменный выступ, на котором мы собирались укрепить лестницу, но который всегда казался мне недостаточно крепким. А главное — я вовлекал в этот труднейший спуск на дно ледяной и очень мокрой, труднейшей пропасти товарища, которого в то время еще очень мало знал и действительные возможности которого были мне тогда не известны. Короче говоря, страх и чувство ответственности не давали мне заснуть, и я был обречен бесконечно «пересчитывать баранов». Я слышал, как около меня вздыхал, зевал и ворочался в постели Гатте. Он тоже не спал, его тоже одолевали сомнения. Около полуночи его кровать начала все чаще поскрипывать, и я слышал, что он что-то бормочет. — Вы спите? — Нет, не сплю. Вам что-нибудь нужно? — Так вот, я хочу вам сказать, что завтра не полезу в эту пропасть… — Что вы?! Но что случилось? Вы заболели? — Нет, я не заболел, но ничего не поделаешь, завтра я спускаться не намерен. Я обязательно хотел вам это сказать. Теперь, когда я вас предупредил, я наконец смогу спокойно уснуть. Конечно, разговор на этом не окончился. Я уговаривал и успокаивал своего друга и одновременно успокаивался сам. Ведь наша бессонница была вызвана не только страхом, но, я думаю, главным образом возбуждением, скрытым восторгом, который мы испытывали при мысли о предстоящем спуске в такую величественную пропасть. Наконец мы заснули и, конечно, на следующий день добрались до дна пропасти Мартеля, посмеиваясь над вчерашней ночной комедией. Спелеологи не похожи один на другого, и наряду с нервными людьми, наделенными излишним воображением, есть люди, принимающие любые события такими, какими они приходят, и пропасти, какими они в действительности есть, не создавая себе воображаемых забот. Первым из этих бесстрашных, закованных в тройную броню надежной пассивности и абсолютного спокойствия я назову мое второе «я», моего неразлучного спутника — Жозефа Дельтейля. Под землей он всегда знает, что делать, и, подвергаясь тяжелейшим испытаниям, принимает, как они есть, с совершенным спокойствием, даже самые худшие положения, никогда не теряя хладнокровия. Сколько раз я видел его во время случайной задержки в самых неудобных диаклазах забившимся в уголок и занимающимся мелкими починками, перед тем как двинуться дальше. Чтобы покончить с подобными рассказами, а заодно и с этой написанной очень бессвязно главой, познакомим читателя с одним случайным спелеологом, поразившим меня однажды своим олимпийским спокойствием при весьма трагических обстоятельствах. Мы встретили Жана Карелини, коренастого дровосека и охотника, уроженца гор, во время наших первых спусков в пропасть Хенн-Морт. Он каждый раз приходил помочь нам, с неимоверной силой вытаскивая со дна пропасти на веревках громадные мешки или измученных спелеологов, с которых вода текла в три ручья. Тронутые его добровольной помощью и преданностью, как-то раз мы предложили ему спуститься вместе с нами, что он с благодарностью принял, однако из-за своей удивительной флегматичности не выразил никаких чувств. К несчастью, именно этот спуск оказался самым беспокойным и драматичным из всех, которые мы пережили в зловещей пропасти Хенн-Морт. На глубине двухсот сорока метров произошли сразу два несчастных случая. Марсель Лубан был тяжело ранен, а Клод Морель, упав с высоты нескольких метров, сломал себе руку. Нам было исключительно трудно поднять пострадавших в расположенные друг над другом колодцы. Несчастья преследовали нас: оборвалась веревка, на которой поднимали раненых. В кульминационный момент выпавших на нашу долю испытаний, когда некоторые юные члены отряда начали проявлять признаки нервозности, граничащей с паникой, и когда все говорили и двигались в крайнем смятении. Карелини, который впервые в жизни спустился в пропасть и курил трубку, прислонясь спиной к мокрой стене, вдруг тронул меня за плечо. «Господин Кастере, — сказал он со своей обычной флегмой, вынимая трубку изо рта, — мне кажется, мы начинаем делать глупости!» XXXVII Писатель и лектор Как и когда мне пришла в голову мысль написать книгу? Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос. Просто я не могу уже этого вспомнить — настолько все происходило постепенно. Собрав статьи, которые я помещал в различных периодических изданиях, я опубликовал рукопись первой книги под названием «Dix ans sous terre» («Десять лет под землей»), хотя к тому времени прошло более десяти лет, как я душой и телом отдался подземным исследованиям. Книга вышла 14 июля 1933 года, и, хотя мне самому не подобает судить о собственной книге, могу все же сказать, что она была принята критикой гораздо лучше, чем меня самого принимали различные издатели, когда я предлагал им своего пещерного «кота в мешке»! Моя книга была даже отмечена Французской академией и очень быстро переведена на многие языки, но мне показалось наиболее занятным то, что первой страной, выразившей желание приобрести право на перевод, оказалась Голландия — страна, в которой нет ни одной пещеры. Благодаря такому успеху я вошел во вкус и разразился второй книгой
Комментарии
II
1.Альфред де Виньи (1797-1863 гг.) — французский поэт-романтик.
III
2.Лурд — город на юге Франции у подножия Пиренеев. Речь идет о не представляющем спелеологического интереса, оборудованном в виде часовни с мраморной статуей богоматери священном гроте в этом городе — месте паломничества верующих и больных, жаждавших исцеления. Об этом паломничестве рассказано в романе Э. Золя «Лурд».
IV
3.Брюникель — название знаменитой стоянки доисторического человека в Тарн-э-Гаронне; многие интереснейшие находки, обнаруженные там, выставлены в Тулузском музее.
V
4.Ориньякская эпоха — нижняя эпоха верхнего палеолита. Палеолит (древний каменный век) делится на шелль, ашель (нижний палеолит), мустье (средний палеолит), ориньяк, солютре и мадлен (верхний палеолит).
VI
5.Шелльская эпоха — наиболее ранняя эпоха палеолита (см. пред. прим.).
6.Сирано де Бержерак — французский писатель, живший в XVII столетии (1619-1055 гг.). Отличался материалистическими взглядами и вольнодумством. Французский писатель Э. Ростан создал романтический образ Сирано де Бержерака в одноименной пьесе (1897 г).
VII
7.Тюренн (1611 — 1675 гг.) — выдающийся французский полководец, маршал Франции, автор книги «Мемуары», в которой изложил свои методы боевых действий.
8.См. прим. 6 к гл. VI.
IX
9.См. прим. 4 к гл. V.
X
10.Суфражистки — участницы движения в некоторых капиталистических странах за предоставление женщинам избирательного права
XII
11.Оппидум (oppidum) — укрепленный пункт, город. XIII
12.Мадленская эпоха с соответствующей мадленской культурой — последняя эпоха палеолита (см. прим. 4 к гл. V).
13.Такие цирки называются ледниковыми и возникают за счет так называемых гляциально-нивальных (ледниково-снежных) процессов рельефообразования. Поскольку данный цирк выработан в известняках, некоторую роль в его формировании должны были играть и процессы выщелачивания. Современные цирки вмещают фирновые поля в верховьях ледников, пополняемые свежими запасами снега. Образование цирков, лишенных сейчас вечного снега и льда (таким является и цирк Гаварни), происходило в древние ледниковые эпохи.
14.Автор не совсем точен, отождествляя галку с вороной. Галка и ворона принадлежат к одному семейству — вороновых, но к разным родам (Coleus и Corvus).
15.Карры — борозды на оголенной поверхности известняка (или другой растворимой горной породы), возникающие в результате выщелачивания его дождевыми или талыми снеговыми водами. В данном случае, очевидно, это были так называемые трещинные карры: талые снеговые воды высокогорья выщелачивали известняк вдоль трещин. «Карры» (Karren) — это немецкий термин, принятый в нашей отечественной литературе. Французы называют их «лапье» (lapies, lapiaz) — термин, который фигурирует и в оригинальном издании книги Н. Кастере.
16.Автор допускает здесь неточность. Ледяной грот Кастере в Пиренеях был открыт, как следует из текста книги, в 1926 г. Альпийская пещера Айсризенвельт, о которой упоминается далее, заполненная льдом в привходовой части, была известна значительно ранее. Основные этапы ее исследования относятся к 1878-1879, 1913, 1919-1923 гг. (см. Е. A. Martel. Sur la plus grande caverne d’Europe (Eis-Riesenwelt)… (Comptes rendus de l’Acad. d. Sc., t. 178, I sem, p. 1429-1431. Paris, 1924; H. А. Гвоздецкий. Карст, изд. 2-е. M., Географгиз, 1954, стр. 215-217).
17.На тех же и несколько больших высотах имеются трещинные карстовые колодцы со льдом и пещеры-ледники в Западном Кавказе, не такие, правда, эффектные, как грот, открытый Н. и Э. Кастере.
18.Пещера Айсризенвельт, долгое время считавшаяся самой длинной в Европе (42 км), сейчас занимает среди европейских пещер четвертое место по суммарной длине, уступая пещерам Хёллох в долине Муота, в Альпах (Швейцария), — 119 км (вторая по суммарной длине пещера мира, первая — пещерная система Флинт-Ридж — Мамонтова в Кентукки (США) — 233 км), Оптимистической (105 км) и Озерной (более 80 км) в Приднестровской Подолии (СССР).
19.Это предположение малообоснованно, поскольку гляциально-нивальные процессы на поверхности в высокогорье (включая морозное выветривание) идут весьма интенсивно, вероятно значительно интенсивнее подземной эрозии (коррозии).
XVI
20.N. Casteret. E.-A. Martel ? explorateur du monde souterrain, P. R. F. Gallimard, 1943
XVIII
21.Мектуб (арабск.) ? «предначертание». (Прим. перев.)
XIX
22.Этот случай описан Э. А. Мартелем в большой прекрасно изданной и иллюстрированной книге «La Cote d’Azur Russe (Riviera du Caucase)» (Paris, 1909), посвященной его кавказскому путешествию.
23.См. прим. 12 к гл. XIII.
XX
24.Несовпадение в направлении течения подземных потоков с поверхностной топографией и с поверхностными водоразделами в карстовых областях наблюдается довольно часто
XXI
25.Позднее во Франции было обнаружено много значительно более глубоких карстовых пропастей. Глубочайшими пропастями Франции и всего мира сейчас считаются пропасть Пьер-Сен-Мартен (1171 м) в Пиренеях, на границе с Испанией (о ее исследовании речь идет впереди) и пропасть Берже (1141 м) на плато Сорнен в Веркоре, в передовых поднятиях Альп.
XXII
26.Н. Кастере в книге «Десять лет под землей» (М., Географгиз, 1956, стр. 97) указывает глубину 210 м как наибольшую, достигнутую в карстовых пропастях Атласа. В комментариях к русскому изданию этой книги нами указано, по спелеологической сводке Ф. Тромба (F. Trombe. Traite de speleologie. Paris, 1952, p. 352), на значительно более глубокую (539 м) пропасть Ану Буссуй в хребте Джурджура в алжирской горной области Кабилии. Для пропасти Фриуато теперь указывают глубину 305 м
27.Babouches ? туфли без задка и каблука. (Прим. перев.)
XXIII
28.Название «мурин» дано здесь неудачно. Имеется в виду большая ночница (Myotis myotis Borkh). Ее не следует смешивать ни с двуцветным кожаном (Vespertilio murinus L.), ни с трубконосами (род Murina), которые редки и распространены только в Азии. Н. Кастере говорит о виде «мурин», очевидно, потому, что прежде Myotis myotis называлась Vespertilio myotis и Vespertilio murinus.
29.Метролог — специалист, работающий в области метрологии — науки о мерах.
XXVI
30.Название «эксцентрический сталактит» указывает, что рост сталактита идет не концентрическими кругами, а несимметрично по отношению к основанию сталактита (откуда начинали падать капли) и его первоначальной вертикальной оси. Образование эксцентрических, или эксцентричных, сталактитов связывают с перевесом капиллярных сил и сил кристаллизации над силой тяжести в благоприятных для этого спокойных (без тяги воздуха) метеорологических условиях. Для их образования необходим также ограниченный по объему капеж воды с потолка пещеры (Г. А. Максимович. Генетический ряд натечных отложений пещер. «Пещеры», вып. 5 (6). Пермь, 1965). Венгерский исследователь Л. Якуч указывает на важнейшее значение гидростатического давления (L. Jakucs. Untersuchungen uber den Dynamismus und Chemismus der Tropfsteinbildung. — «Acta Geographica», t. VI, fasc. 1-4. Szeged, 1966).
XXVII
31.См. прим. 17 к гл. XV.
32.См. прим. 26 к гл. XXII.
33.См. прим. 25 к гл. XXI.
XXVIII
34.См. прим. 25 к гл. XXI.
XXIX
35.Борта известняковых каньонов бывают обработаны совместным действием эрозии, т. е. размыва, и коррозии — растворения. Растворение действует в первую очередь на спайки зерен горной породы, облегчая, таким образом, размыв. Крутизна стен бортов обусловлена обваливанием известняков по вертикальным трещинам.
36.См. прим. 4 к гл. V.
37.Это замечание автора, как и текст предыдущего абзаца, малопонятны. Радиоуглеродный метод, о котором упоминается выше, наиболее тонкий и точный метод определения возраста.
XXX
38.См. прим. 17 к гл. XV.
Глава XXXI
39.Пикар Август (Огюст) — швейцарский физик (с 1922 г. профессор Брюссельского университета), стратонавт, сконструировавший и построивший аэростат для полетов в верхних слоях атмосферы — стратостат с шарообразной, герметически закрывающейся гондолой. В 1931 и 1932 гг. Пикаром были совершены полеты на стратостате из Аугсбурга и Цюриха до высоты 15 780 м и 16 370 м с целью изучения космических лучей. А. Пикар является также создателем батискафа. Его сын Жак Пикар опустился в Марианской впадине в батискафе на глубину около 11 км (Е. М. Крепе. «Витязь» в Индийском океане. М., 1963, стр. 48; Н. А. Гвоздецкий. Советские географические исследования и открытия. М., 1967, стр. 310).
40.Под именем пропасти Лепине эта пропасть фигурирует в дополнении к спелеологической сводке Ф. Тромба (F. Trombe. Traite de speleologie, 1952, p. 361).
41.»Неф» — архитектурный термин, обозначающий вытянутую в длину, обычно прямоугольную в плане часть высокого помещения (храма и т. п.), разделенного в продольном направлении колоннадами или арками.
42.Название Пьер-Сен-Мартен первоначально принадлежало соседней пропасти, в которую в 1908 г. спускался Э. А. Мартель (см. Н. Кастере. Тридцать лет под землей. М., 1964, подстрочн, прим. на стр. 46).
43.Она и сейчас самая глубокая (см. прим. 25 к гл. XXI). Глубина ее «возросла» до 1171 м.
44.Вершина Джомолунгма (Эверест) была впервые покорена в 1953 г. участниками английской экспедиции Дж. Ханта — шерпом (из народностей Непала) Тенсингом Норкеем и новозеландцем Эдмундом Хиллари.
45.В 1960 г. был установлен новый рекорд погружения в глубину океана на батискафе Жаком Пикаром в Марианской впадине Тихого океана (см. прим. 39 к данной главе).
46.Ларингофон — разновидность микрофона телефонного аппарата.
47.Троглобиями называют представителей пещерной фауны, обитающих только под землей, т. е. не встречающихся вне пещер на поверхности земли. Как правило, у них редуцированы глаза и пигмент, зато сильно развиты органы осязания и обоняния.
48.Целакант — рыба из группы кистеперых, очень древних, почти полностью вымерших рыб. Собственно целакант (Coelacanthus) известен только как ископаемая рыба, встречающаяся в верхнепермских и мезозойских отложениях, но к отряду Coelacanthiformes (или к группе Coelacanthi) относятся очень редкие современные представители кистеперых — лятимерия и малания, — которых тоже называют целакантами.
49.Аггтелекская пещера, или Домица-Барадла, находится в Словацком Карсте на границе Венгрии и Чехословакии. Большая часть пещеры, собственно Аггтелекская пещера, или Барадла, расположена на территории Венгрии. Меньшая часть — Домица, открытая позднее (в 1926 г.), принадлежит Чехословакии. Общая длина пещеры 22 км.
50.См. прим. 41 к данной главе.
51.Подразумевается из известных во всем мире (яснее об этом говорится на стр. 211). Это неточно. Большой зал в Карлсбадской пещере в штате Нью-Мексико (США) имеет форму буквы «Т» и протягивается в одном направлении на 610 м, в другом — на 335 м, тоже при значительной высоте (87 м ). (У. Холидей. Приключения под землей. М., 1963, стр. 174). В советской карстоведческой литературе приводится суммарная длина самого большого зала Карлсбадекой пещеры 1220 м (очевидно, сумма обоих направлений), ширина 190 м, высота 90 м, соответствующие данным, приведенным в учебнике геоморфологии Хиндса (N. E. A. Hinds. Geomorphology. The evolution of landscape. New York, 1943, p. 739-741). Во всяком случае по длине, ширине и объему этот зал больше (по длине и объему значительно больше), чем зал Верна в пропасти Пьер-Сен-Мартен.
52.См. прим. 43 к данной главе.
Глава XXXIII 53.Перу этого участника исследования (Jean — Pierre Van den Abeele) принадлежит книга об исследовании пещеры Сигалер » A la decouverte des mondes souterrains. (En remontant le torrent souterrain de la Cigalere)». Namur (Belgique), 1958, на которую опубликована рецензия М. Б. Горнунга в сборнике «Спелеология и карстоведение» (М., 1959, стр. 195-198).
Глава XXXIV
54.Диаклаза — тектоническая трещина без смещения слоев горных пород по ее плоскости (в отличие от сбросовой трещины — «параклазы», для которой характерно смещение). В советской геологической литературе этот термин почти не употребляется. Обычно говорят просто о тектонических трещинах, или трещинах тектонической отдельности.
55.Позднее для пропасти Пьера стали указывать большую глубину (657 м), учитывая обнаруженное соединение ее с колодцем Ветра, о чем говорится ниже. Но, по-видимому, было пройдено и соединение ее активной водной сети с пропастью Раймонды, так как для всей системы Тромба стали указывать суммарную глубину 911 м (третья по глубине во Франции и в мире, см. прим. 1 к гл. XXI). Пропасть Хенн-Морт сместилась с пятого места, поскольку она уступает по глубине еще системе Дан-де-Кроль в Изере (603 м) и пропасти Каладер в Нижних Альпах (487 м). Пропасть Пиаджа Белла (689 м), расположенную в Приморских Альпах, помещают в списках то как итальянскую, то как пограничную с Францией (Grottan. Organ for Sveriges Speleolog — Forbund, 1966, № 1, стр. 10). Если последнее верно, то ее можно считать четвертой по глубине из французских пропастей, а систему Дан-де-Кроль — пятой.
56.Экспедиции (по 1959 г.) в пропасти, относящиеся к системе Тромба, более подробно описаны в книге Н. Кастере «Зов бездны» (М„ 1962; изд. 2, 1964).
57.Глубина пропасти Пьера оценивалась тогда в 564 м . Пропастей с такой и большей глубиной сейчас известно в мире довольно много. Глубочайшие указаны в прим. 25 к гл. XXI ; 55 и 60 к данной главе.
58.Клаустрофобия — болезненная боязнь закрытого помещения.
59.См. прим. 41 к гл. XXXI.
60.Систему соединенных пропастей стали именовать пропастью Пьера (большая часть системы) и к ней относить суммарную глубину (см. прим. 2 к данной главе). Вся система Тромба считается теперь третьей по глубине в мире. Четвертая по глубине пропасть — Сплюга-делля-Прета (879 м) в Италии (Верона).
Глава XXXV
61.Aвтору комментариев приходилось в горах Средней Азии (в долине Сурхоба у Таджикабада), лежа на земле в спальном мешке под пологом экспедиционной палатки, явственно ощущать подземные толчки и сотрясения почвы.
62.Термин «инфильтрационные воды» применен неточно. Инфильтрация — просачивание воды вглубь через поры горной породы, проникновение же воды через каналы и трещины сплошным потоком называется инфлюацией.
63.Басня Ж. Лафонтена «Летучая мышь и две ласки». Глава XXXVII
64.См. прим. 28 к гл. XXIII.
65.См. прим. 55 и 60 к гл. XXXIV. Первооткрыватель и исследователь пещер
66.В 1956 г. была издана книга «Десять лет под землей» (М., Географ-гиз, 1956). Затем были изданы книги «Тридцать лет под землей» (М., Географгиз, 1959. Изд. 2. «Мысль», 1964) и «Зов бездны» (М., Географгиз, 1962. Изд. 2. «Мысль», 1964).
67.N. Casteret. Au pays des eaux folles. Paris, 1958. Рецензия на нее помещена в сборнике «Новости карстоведения и спелеологии», № 2, 1961, стр. 104—105 (Н. А. Гвоздецкий. Новые книги Норбера Кастере)
68.Jean-Pierre Van den Abeele. A la decouverte des mondes souterrains (En remontant le torrent de la Cigalere). Namur (Belgique, 1958). Ред.: М. Б. Горнунг. В поисках подземных миров.—Сб «Спелеология и карстоведение». М., МОИП, 1959, стр. 195-198.
69.То же можно сказать и о биологе, исследующем пещерную фауну, или о минералоге, научающем минеральные образования пещер, как таковые.
70.Первый сборник издан еще в 1947 г. под названием «Спелеологический бюллетень». Естественно, что он не мог отразить отмеченного сдвига в отношении подземных спусков для исследования глубинных карстовых форм.
71.Не очень удачное название, так как Снежной (Снежна) ранее названа самая глубокая карстовая пропасть Польши в Татрах (780 м).
72.Н. А. Гвоздецкий. Карст. Изд. 2. М., «Географгиз», 1954; Н. А. Гвоздецкий. Проблемы изучения карста и практика. М., «Мысль», 1972; Г. А. Максимович. Основы карстоведения, т. I и II. Пермь, 1963, 1969; Д. С. Соколов. Основные условия развития карста. М., Госгеолтехиздат, 1962.
73.В. Илюхин, В. Дублянский. Путешествия под землей. М., «Физкультура и спорт», 1968.
